Новости за 2025

В 2025 году исполняется сто лет со дня рождения  Юрия Валентиновича Трифонова (1925-1981), одного из самых значительных писателей XX века.  За тридцатилетие он создал незабываемую, поистине первоклассную прозу.

Литературный час «Ю. В. Трифонов – к достоверности жизни» к 100-летию со дня рождения писателя подготовила Л. А. Давыдова (библиотека № 11).

Пик популярности писателя пришёлся на 70-е годы, тираж раскупался в два дня, книги перепечатывали, давали читать на ночь. В чем секрет популярности? Наверное, в универсальности тем, и в том, что писал Трифонов для большинства жителей города: «Мне хочется как можно более многообразно и сложно изобразить тот огромный слой людей средней интеллигентности и материального достатка… Это не рабочие и не крестьяне, не элита. Это служащие, работники науки, гуманитарии, инженеры, соседи по домам и дачам, просто знакомые. Я пытаюсь показать людей в разных аспектах». Казалось бы, книги написаны на злобу дня, как говорят критики, когда общество «устало» и ждало перемен.

Почему же мы обращаем свой взгляд на творчество писателя сейчас, когда ностальгируем по прекрасной ушедшей эпохе, брежневскому застою? Как говорил один знакомый поэт – меняются технологии, а человек неизменен. И так же вечны зависть, стяжательство, предательство. Только в 70-80-е отношение к моральным качествам было более строгим. И сейчас густая, выдержанная, как хорошее вино, проза Трифонова современна как никогда.

Я люблю Юрия Трифонова, потому что он создал новый язык –  современный, городской, упругий, поэтичный, почти стихотворный, за размеренностью и спокойствием которого кроется всевидящий строгий глаз  и горячее чувство. Московский цикл перечитываю третий раз. Особенно нравятся «Дом на набережной» и «Долгое прощание».

«Долгое прощание» – потому что о любви. О той, что писали в романах прошлых веков, без которой погибель, смерть. Так любит неудачливый драматург Гриша Ребров жену Лялю. «Гриша любил её всегда, все тринадцать лет. Не было дня, чтобы о ней не думал. Когда уезжала на гастроли или на юг – он не находил себе места, мыкался, мертвел от тоски, не мог ни работать, ни гулять». Ведь великое дело – любимая женщина, когда ты разбит, раздавлен, без копейки в кармане, шепчет целуя: «Родной мой. Не думай ни о чём. Всё будет у нас хорошо. Справку достанем, будешь работать спокойно, добьёшься всего, ведь ты талантливый, не надо, не надо, не раскисай»… Он лежал не шевелясь, слушая, впитывая в самое сердце её бормотание, сладкий шёпот, обволакивающий, как эфир. «И я существую! Существую вопреки вам всем», – думал он с бурной и злобной нежностью, не ощущая ничего, кроме вкуса любви на губах и великого прилива сил».

Но в центре повести, старый как мир, любовный треугольник. Ляля – женщина жалостливая и от страстного осуждения она может быстро перейти к страстному сочувствию. Жалеет она начинающего автора Смолянова, потому что смеются над ним артисты театра, а завлит называет произведение «Лесополоса» «дерьмом средней руки».  Пьеса же «Игнат Тимофеевич» взлетела наверх популярности, а на этой волне Ляля почувствовала, что сбывается её давнишняя мечта, ощутить себя женщиной с обложки журнала. Ляля жалеет двух слабых мужчин, ведь слабые «никогда – на подлое», – говорит она. Ребров же горит в муке ревности. А Смолянов думает: «Не беспокойтесь, помочь поможем, скушать скушаем. И тут влетела к Николаю Демьяновичу одна стремительная мысль: будто птичка летним вечером залетела вдруг на веранду. Окна все закрыть, двери закрыть, будет птичка колотиться в стекла – тук, тук! тук, тук! – пока не обессилит вконец, не упадёт на пол, и тогда бери её голой рукой». Повесть автобиографическая, за каждым героем конкретное лицо – история любви Юрия Трифонова.

Потом всё перевернулось. Ребров – известный сценарист, слава и успех пришли к нему, он любим и уже третий раз женат. Но часто «думает о своей жизни и ему кажется, что те времена, когда он бедствовал, тосковал, завидовал, ненавидел, страдал и почти нищенствовал, были лучшие годы его жизни».

По повести «Долгое прощание» режиссёр Сергей Урсуляк снял прекрасный фильм.

Трифонова часто упрекали в бытописательстве, и это приводило его в ярость. «Никакой бытовой литературы не существует. Я пишу о смерти («Обмен») –  мне говорят, что я пишу о быте; пишу о любви («Долгое прощание») – говорят, что тоже о быте; пишу о распаде семьи («Предварительные итоги») – вновь говорят про быт. Бесконечно раздутое понятие «быт» – удобный мешок, куда можно бросать всё, что не нужно…», – писал он в ответ на критику. Да, интерьеры, городские пейзажи, типажи ему удавались блестяще, но цель была другая. Говоря о быте, Трифонов стремился к достоверности изображения, ведь что греха таить – большая часть жизни проходит «в борьбе с бытом». Это не только большое испытание, но иногда большая радость.

«Sub rose» – о чём можно не говорить, о том следует молчать – этот постулат древних Трифонов широко использовал, казалась бы, для обхода советской цензуры, но опять же цель была иная. «Чехов, – писал он, – совершил переворот в области формы. Он открыл великую силу недосказанного». «Пробелы – разрывы – пустоты – это то, что прозе необходимо так же, как жизни. Ибо в них – в пробелах – возникает ещё одна тема, ещё одна мысль».

Лучшее произведение московского цикла – «Дом на набережной». Молчалин – персонаж вечный,  эта повесть, мне кажется, о нём. Вадим Алексеевич Глебов – большая шишка в литературном мире. Для новой кооперативной квартиры ему нужен буфет красного дерева, такой же он видел давным-давно в доме на набережной, в квартире друга Лёвки Шулепникова. На окраине Москвы, на задворках антикварного магазина Глебов встречает того самого Лёвку, совсем спившегося, но странное дело – Шулепа не желает его узнавать. А вечером звонит: «Ты когда подошел сегодня, я тебя узнавать не хотел. На хрена, думаю, он мне нужен? Противен ты мне был ужасно. Нет, ты понял, Вадька, ей-богу! Точно говорю: ужасно противен», – говорит Лёвка.

Глебов начинает вспоминать. В огромном элитном доме жили все его друзья-одноклассники: талантливый Антон Овчинников, смелый и упрямый Лёвка Шулепников, добрая Соня Ганчук и автор этой книги Юрий Трифонов. Глебов часто бывал в этом доме, где огромные комнаты со старинной мебелью, где могут небрежно отодвинуть прекрасный торт, сказав, что он несвеж. Вадим всегда завидовал друзьям, сам он жил неподалёку, в  тёмном известном драками, Дерюгинском переулке, в многонаселённой коммуналке.

После войны Глебов голодал, по ночам работал грузчиком. На занятия ходил в кителе не потому, что гордился военными успехами, просто надеть было нечего. В институте он вновь встретил Шулепу, одетого в дорогую кожаную куртку, приезжавшего на учёбу на шикарном опеле. Вадим был рад встрече, они гуляли по ночной Москве, Лёвка приглашал в модные бары с высокими стульями, но кольнуло то забытое свинцовое – «почему же, черт возьми, у одного человека должно быть всё, абсолютно всё?»

Как прекрасно всё написано! Как блестяще создана атмосфера студенчества, что невольно вспоминаются  лучшие годы: лекции, зачёты, конспекты, кафешки, бары с высокими стульями, рынок с фарцой и редкими дорогими книгами.

Глебов обживал институтское пространство, стал вновь посещать дом на набережной, появилась перспектива, смотреть каждый день из окна на Кремль. Но случилось несчастье, кому-то стало надо подвинуть профессора Ганчука, захватить кафедру. Дело житейское и сейчас случается – захватили место, отжали квартиру или завод, только методы немного изменились.

За безопасность, за дальнейшее продвижение по жизни надо платить. Автор оценивает предательство Глебова словами профессора Ганчука: «Нынешние Раскольниковы не убивают старух процентщиц топором, но терзаются перед той же чертой: переступить? И ведь, по существу, какая разница, топором или как-то иначе? Убивать или же тюкнуть слегка, лишь бы освободилось место? Ведь не для мировой же гармонии убивал Раскольников, а попросту для себя, чтобы старую мать спасти, сестру выручить и самому, самому, боже мой, самому как-то где-то в этой жизни…»

В книге «Дом на набережной» – два повествователя. Глебов хочет всё забыть: «Осуждай не осуждай, а против времени не пойдёшь, оно кого хочешь скрутит», – говорит он оправдывая себя. Лирическому герою Трифонова удаётся не разменяться, он дорожит памятью. Она представляется Трифонову сердцевиной нравственных основ личности.

Вадик Батон – единственный собирательный образ в книге, остальные герои имеют в основе конкретное лицо. Мальчики – Антон, Морж, Химиус и Медведь погибли на войне. Соня Ганчук, не оправилась от предательства, рано умерла от душевной болезни. Неуступчивый Лёвка Шулепа спился, но мечтает о новых временах. Книга оказалась пророческой, пришли новые времена, а с ними новые люди, сильные, смелые, наглые, как Шулепа.

А Юрий Трифонов жил так: «Прожита половина жизни, а ощущение такое, будто настоящего еще не было, главная жизнь впереди. Куда, собственно, я девал эти годы? Нет, настоящее было, но недолго, лет до одиннадцати, детство было настоящее, а потом все полетело кувырком: отрочество ни к черту, юность искалечена войной, а потом непрерывная борьба за то, чтобы быть человеком, несмотря ни на что. Всю жизнь я изо всех сил старался поправить непоправимое…»

Список литературы по теме СКАЧАТЬ >>>

Вернуться